Разрисованные люди
Старик Шеру из племени кольта показывает мне свою татуировку. Дело происходит в деревне Калси, что на реке Джамна (другое прочтение названия – Ямуна. прим. Иванова Анна) к северо-западу от города Дехрадун. Уполномоченная по развитию блока деревень Камла Варма, узнав, что я интересуюсь этим племенем, послала одного из сотрудников найти и привести в офис с улицы кого-нибудь из кольта. Первым оказался Шеру.
Худые, жилистые руки старика испещрены татуировкой. На одной изображены богиня Деви, звезда, змея. На другой тоже Деви, цветок, какие-то мелкие, расплывшиеся от времени контуры.
Со многими кольта беседовал я в деревнях Северо-запада штата Уттар-Прадеш, в районах Джаунсар и Техри-Гархвал. И неизменно поражало обилие татуировки, нанесенной на груди, плечах, ногах, лбу и висках. В разных вариантах представлен бог Хануман — Обезьяний царь, союзник бога Рамы из древнеиндийского эпоса "Рамаяна". Силуэты рыб, зверей...
У пожилого кольта по имени Сунну в деревне Джохла в районе Джаунсар я спросил, что означает изображение полумесяца со звездочкой на его левом виске.
— Не знаю,— ответил он,— но это красиво.
Изображения богов — это понятно. Однако должны же что-то обозначать и другие символы? В деревне Татор округа Техри-Гархвал кольта Батту снял половину вопросов. — Человек умирает, и тело его сжигают,— сказал он.— Душа остается жить. От тела остается только татуировка как украшение души.
За дополнительными разъяснениями пришлось обратиться к научной литературе, к специалистам. Оказалось, что Батту был прав. Во многих племенах Индии, особенно на севере страны, где татуировка распространена наиболее широко, "годна" (татуировка) считается единственным украшением души, отправляющейся в "мир иной".
А помимо этого, у татуировки существует множество других значений. В некоторых племенах она указывает на социальный статус человека. Так, вождь племени и все члены его семьи могут быть разукрашены татуировкой, которая отличает их от остальных соплеменников. Есть специальные наколки — знаки различия между кланами, например у гондов. В давние времена особая татуировка полагалась отличившимся в ратных делах воинам.
Из пояснений многих индийских исследователей можно сделать вывод, что обряды татуировки для большинства племен прошли за тысячелетия три стадии.
Первоначально она наносилась для опознания своих людей, захваченных в плен или в рабство налетчиками-соседями. Вторая — наделение татуировки магической силой. И, наконец, нынешняя стадия: древняя символика постепенно забывается, татуировка все больше обретает декоративные функции. Впрочем, не ради росписи на телах людей я приехал в деревни кольта. Прежде всего меня интересовало, как живут они и что делают власти для социально-экономического развития племен в этом северо-западном уголке Индии.
Дорога бежит по равнине. Выезжаем к реке Джамна, к ее почти пересохшему руслу. Сейчас, в мае, от широкой в паводок Джамны остался лишь быстрый ручей, извивающийся меж горбов песка, ила, нагромождений камней. Джамна — как бы граница равнины. Сразу же за ней встают крутой стеной высокие горы — форпост Гималаев.
Деревня Калси, центр блока из ста двенадцати деревень, расположилась в тени могучих деревьев сал и деодар у самого подножия гор. "Блок" — это в Индии низшая ступень административного деления, объединение группы деревень (от трех десятков до сотни и более), удобное для упорядоченного проведения разного рода правительственных программ развития.
Готовясь к поездке, я узнал, что в районе Джаунсар неподалеку от Дехрадуна, ближе к Калси, и в соседнем округе Техри-Гархвал того же штата Уттар-Прадеш есть племя кольта. Люди этого племени считаются аборигенами Индии.
После первых минут беседы с уполномоченной по развитию блока Камлой Варма, тучной женщиной лет пятидесяти, я решил было, что напрасно приехал в Калси. Выходило, что нет такого племени — кольта. То есть, конечно, кольта есть, их в блоке более 1188 семей, но, настаивала Камла Варма, это вовсе не племя.
Здесь, пожалуй, стоит сделать небольшое отступление.
Сорок миллионов жителей Индии относятся к понятию "племена". Больше трехсот тысяч километров наездил я в путешествиях по индийским штатам, и почти повсюду, кроме двух-трех штатов на северо-западе страны, на пути встречались то обширные районы, населенные почти целиком племенами, то племена, живущие в деревнях бок о бок с неплеменными общинами, то караваны кочевников на дорогах. Поражало своеобразие их быта и традиций, их доверчивость и непосредственность. Термин "племена" официально принят в Индии. Как правило, под ним подразумевают потомков древнейшего населения страны. Есть другой термин — "малые народности". Однако против его употребления возражают индийские ученые. Какая же, говорят они, малая народность, например, санталы, которых в Индии более трех миллионов? А следует ли называть малой народностью племя, в котором насчитывается не более сотни человек? Оправданно ли называть малыми народностями этнические группы, слившиеся с более крупными народами (обычно они становятся низшими кастами)?
Судьбы племен многообразны. Правительство страны делает многое для улучшения жизни племен, им предоставлены различные привилегии. Поэтому во многих — особенно глухих — местах Индии тому или иному племени порой даже полезно, чтобы его официально признали племенем и оказали должную помощь.
Такова, в частности, ситуация с племенем кольта на северо-западе штата Уттар-Прадеш.
Между тем разговор с Камлой Варма шел примерно так:
— Во всех описаниях, газетных статьях о вашем районе говорится, что кольта — племя. Почему вы отрицаете это?
— Весь район официально признан племенным районом. Программы развития охватывают всех его жителей. Специальных программ для кольта нет, в официальном списке племен они не числятся.
— Значит, землевладельцы из высокой касты раджпутов и брахманы тоже считаются племенами?
— Да, тоже, потому что весь район экономически очень отсталый.
— А кто такие "сьяна" или "сайяна"?
В дословном переводе с санскрита это значит "мудрец", "умный человек".
— Это те, на которых работают кольта и другие люди, но они тоже считаются племенами. Просто они были более предприимчивыми, оборотистыми и поэтому живут лучше.
— Что же, есть сьяна и из племени кольта?
— Нет, кольта не бывают сьянами. Кольта живут вокруг хуторов, где поселились сьяна, или строят свои хижины там, где пасется хозяйский скот.
— Кто же из них изначала населял эту местность? Сьяна или кольта?
— И те и другие откуда-то пришли сюда.
— Кто пришел первым?
— Кольта. У большинства кольта до сих пор есть крохотные участки земли, которые они считают исконно своими.
— Так что можно считать кольта первопоселенцами здесь, то есть отдельным племенем, отличным от раджпутов и брахманов?
— Можно, но у нас все считаются племенами...
Вот такой был разговор. Камла Варма признала, однако, что до последнего времени большинство кольта были при хозяйствах сьяна если не рабами, то подневольными работниками, накрепко увязшими в долгах и не имевшими возможности отработать их на протяжении многих поколений. Теперь же, говорила Камла Варма, все меняется. В 1975 году вышел закон, по которому запрещается "мат пратха" — бесплатный труд в отработку долгов. Теперь сьяна обязаны оплачивать труд своих работников деньгами, а местные власти проводят программу распределения земли (по акру на семью) среди полностью безземельных кольта, выдают им займы на приобретение буйволиц, коз и кур, предоставляют им субсидии для строительства собственных жилищ.
Совсем недавно...
О кольта я читал очень много еще до поездки к ним. Новые законы в защиту интересов кольта были приняты в 1975 году.
Годом позже индийский журналист Ф. Чакраварти посетил глубинные деревни в районе Джаунсар. В своем репортаже для газеты "Санди стандарт" он поведал читателям о все еще беспросветной, поистине рабской жизни кольта.
Изолированные от внешнего мира кольта, писал он, живут в невежестве и потрясающей нищете. Их нещадно эксплуатируют землевладельцы из каст раджпутов и брахманов, ухитрившиеся получить для себя официальный "племенной" статус и пользующиеся всеми вытекающими отсюда благами. Чиновники местной администрации и полиция живут на взятки со сьяна и не хотят пальцем пошевелить, чтобы избавить кольта от подневольного труда. Кольта по-прежнему работают на своих хозяев за две кормежки в день (меню: две пшеничные лепешки и горсть вареного гороха) и один комплект изношенной одежды в год.
Многие семьи кольта, писал Ф. Чакраварти, отрабатывают долги на протяжении четырех-шести поколений. В 1952 году в штате Уттар-Прадеш был принят специальный закон, по которому в районе Джаунсар-Бавар запрещалось сгонять с земли семьи, работающие на полях на правах арендаторов. Кроме того, вводились новые правила учета землевладения. За те месяцы, когда этот закон проходил процедуру утверждения, сьяна сумели либо отделаться от арендаторов-кольта, либо запастись документами о том, что те вовсе не постоянные арендаторы, а "временно нанятые работники".
Писалось еще, что в этом районе округа Дехрадун в ряде мест практически сохраняется свод законов "Дастур-уль-амал", введенный в 1852 году английским администратором А. Россом. Согласно этому своду людям из племени кольта отказывалось в праве владеть пахотной землей или арендовать таковую.
Кольта запрещено входить в индуистские храмы, где молятся брахманы и раджпуты. Мыться в реке им разрешается только вниз по течению от мест омовения раджпутов. Для кремации покойников им отведены специальные площадки. Прикосновение кольта к посуде или еде раджпутов и брахманов считается оскверняющим. Религиозные праздники брахманы, раджпуты и кольта, живущие в одной деревне, справляют вместе. Но как? Кольта обряжаются в шкуры коров, оленей, овец или собак, а высококастовые соседи играют в охоту. Богачи раджпуты на праздниках изображают сцены пахоты. Кольта исполняют роль волов, тянущих плуг.
Ф. Чакраварти писал в своей статье, что в этих местах считается преступлением, если кольта обогнал идущего в горах раджпута или брахмана с высокой стороны тропы. Если женщина-кольта наденет украшения из золота или серебра, то раджпуты и брахманы воспримут это как нечто для себя оскорбительное...
Что же изменилось в жизни кольта за последние годы? Это предстояло мне выяснить в начавшейся поездке.
Со ссылкой на пандавов
Калси трудно назвать деревней. По всем категориям это небольшой городок, административный и торговый центр обширного сельского района с мелкими мастерскими, со школами и медицинским центром.
Шеру из деревни Калси — типичный кольта по своему внешнему виду: складом лица с изрядно размытыми австралоидными чертами, традиционной для кольта пилоткой на голове — по ней можно отличить кольта от других людей в деревнях этого района.
Краткая история жизни Шеру такова. Раньше он жил со своей семьей в горах, в деревне Дев. В центре деревни стоял двухэтажный дом сьяна по имени Рану из сословия раджпутов. Вокруг дома хозяйственные постройки, загоны для скота, а ниже под гору стояла хижина Шеру. В дожди все нечистоты с хозяйского двора смывало к нему во двор.
Шеру рассказывает смущенно, но не торопясь, как бы подбирая нужные слова. Ему лет пятьдесят. Жесткие усы щеткой, сползающая на затылок непонятного цвета пилотка едва прикрывает почти лысую голову. С детства Шеру работал на семью Рану — вскапывал его небольшие террасные участки на склонах гор, пас скотину. За работу ему не платили, потому что еще дед Шеру задолжал сьяна, а отдать было нечем. Большую часть еды, которую Шеру получал в рабочие дни от хозяина, он приносил домой, в семью. У других кольта в семье по три-четыре человека, а у него восемь.
Прослышал он однажды, что если переберется на заработки в Калси, то не пропадет. В деревне на работе на хозяйском харче было всего трое из его семьи, а в Калси, говорили ему, и старым и малым можно подработать.
Однажды ночью, чтобы не видели Рану, связал Шеру в три небольших узла все, что было в доме, взял в руку крепкую палку против диких зверей и повел семью по знакомым тропам в Калси.
Пришли. Первые три месяца семья жила под большим деревом, прямо у дороги. Думали, напрасно ушли из деревни. Припасенное зерно кончилось, а с работой в Калси оказалось не так-то просто. Потом Шеру нанялся таскать товары лавочникам. В сельскохозяйственный сезон подряжался работать на поле — в Калси есть несколько богатых землевладельцев. Втянулись в работу два сына, жена. Одна дочь нанялась в прислуги...
Теперь за двенадцать рупий в месяц Шеру снимает жилище на участке, принадлежащем местному юристу. В 1976 году, когда правительство Индиры Ганди проводило программу социально-экономических преобразований из двадцати пунктов, ему выделили субсидию на покупку буйволицы. На шесть рупий в день он продает молоко, помимо этого, вся семья еще зарабатывает рупий десять в день. Жить можно.
Шеру рассказал еще, что поклоняются кольта индуистскому богу Махасу (Махашива), богине Махакали, брату Махасу — Чалде, пяти братьям Пандавам из древнеиндийской мифологии. Кстати, в "Махабхарате" говорится, что у братьев Пандавов была одна на всех жена — Драупади. Для кольта, считающих себя прямыми потомками Пандавов, это служит как бы моральным оправданием многомужества. Полиандрия — многомужество — распространена среди кольта. Впрочем, многоженство у них тоже не запрещено.
Сохранились у них и древние племенные верования в злого духа Масана, от которого будто идут все болезни, в ведьм "дакни", которые, по словам Шеру, живут в воздухе. В духов предков кольта не верят.
Интересно, что пандиты — местные индуистские священники — отменно приспособились к верованиям кольта. Время от времени священник обходит разбросанные на склонах гор смешанные деревни брахманов, раджпутов и кольта для поучения паствы и выполнения индуистских обрядов. А по совместительству выполняет и функции шамана, заклинателя духов. Но это уже только для кольта.
На чужой земле
Поскольку начальство из Дели открыло "зеленый свет" для моей поездки, Камла Варма согласилась показать мне традиционные, не тронутые современностью жилища кольта. Несколько раз переспрашивали меня, хочу ли я идти в жару пешком три километра по пересохшему руслу Джамны. Я, разумеется, хотел.
Спустились к реке с холма, на котором стоит Калси. Передохнули возле небольшого строения с куполом, напоминающего мавзолей времен Моголов. В нем хранится гигантский гранитный камень с высеченными письменами на санскрите.
— Третий век до нашей эры, — объяснили мне. — Это один из наскальных эдиктов Ашоки, империя которого охватывала почти всю территорию нынешней Индии. Император таким образом извещал своих подданных в дальних уголках страны об особо важных законах, предписаниях политического, религиозного и морального порядка. Таких предписаний Ашоки, увековеченных на больших и малых каменных глыбах, на территории его империи найдено на сегодняшний день двадцать одно. Камень в Калси один из самых больших.
Отдохнули и пошли дальше по камням в русле Джамны, по серой пыли отмелей, через ручьи, бегущие к реке с гор. Снова вышли к кромке леса на склоне, спускаемся к реке. У самой Джамны приютились небольшие участки полей.
Возле них под лесом выделялись темными пятнами четыре крыши. Крыши будто без домов, лежащие прямо на земле. Деревень в полном смысле этого слова, населенных одними кольта, не существует. Селятся кольта обычно либо вокруг хозяйских хуторов, либо две-четыре семьи ставят свои хижины рядом, поближе к полям, на которых они батрачат.
Подошли поближе. Под крышами оказались низкие, в рост человека стены, искусно сложенные из небольших плоских камней. Камни подобраны так ловко, что и без скрепляющей промазки между ними не найти щелей. Снаружи дом побелен известкой, а по нижней кромке дома — традиционная для племенных жилищ широкая полоса, выведенная темной краской. Дом длинный, "колбасой", из трех-четырех секций. Над жилой секцией крыша из каменных плиток. Над хозяйственными пристройками, вылепленными из смешанной с камнями глины, крыши из соломы. У поселения есть и свое название — Джохла.
Мне повезло: на месте оказались хозяева всех четырех домов: Сунну, Сарабджит, Санни и Чайа. И с одной из женщин по имени Раджа Деви можно было поговорить и сфотографировать трущуюся у ее ног пятилетнюю Удзилу. К сожалению, беседы в Джохле пришлось сократить до минимума. Камла Варма, несмотря на свой возраст и грузную комплекцию, решила тоже идти в деревню под нещадно палящим солнцем, но чувствовала себя явно плохо, хотя и храбрилась.
Пролез я через крохотный дверной проем в один из домов. Жилой отсек — крохотное помещение, где семья отдыхает, обедает днем и спит ночью на земляном полу. Здесь же небольшой глиняный очаг для варки и обогрева в зимние месяцы. Глиняная и алюминиевая посуда, хозяйственные мелочи расставлены по верху стены под навесом крыши.
С середины комнаты можно дотянуться до "баррикады" из трех-четырех ящиков и сундучков, которые условно отгораживают жилое помещение от второго отсека — для животных. Там хрупает сеном, время от времени шумно вздыхая, буйволица. Следующие отсеки — для хранения сена, дров, мотыг, корзин, навоза.
Это дом Сарабджита. Два года назад ему повезло. Как беднейшему местные власти выдали ему буйволицу бесплатно. Она дает литров пять-шесть молока в день. Два литра из них Сарабджит продает в Калси.
Показываю рукой на небольшие поля, что начинаются у поселка и тянутся шириной метров в двести — до самого берега Джамны.
— Ваша земля?
— Нет,— отвечает за всех Чайа.
— Поля хозяйские. Мы работаем на них. Владелец земли выделяет одной семье под обработку два-три акра. За это мы отдаем ему от трети до половины всего урожая.
Следующий мой вопрос: "А что вы берете из леса?" — оказался для кольта явно неприятным. Я не учел, что рядом было местное начальство, а оно обязано следить за тем, чтобы, кроме древесины для непосредственных семейных нужд (для домашнего очага и строительства или починки жилища), кольта из леса ничего не брали, тем более на продажу.
Несколько минут энергично спорили на эту тему кольта с моими сопровождающими. Чиновники говорили им: не бойтесь, скажите, ничего мы вам за это не сделаем. Кольта стояли на своем — ничего не берем, и все тут. "И рыбу в реке не ловите?" — "И рыбу не ловим". Чиновники иронически улыбались, разводили руками, всем своим видом давали понять, что, мол, это не так.
Должен сказать, что при всей нищете, в которой живут кольта в тех местах, что я посетил, их удел не столь беспросветен, как порой в других племенных районах. Действительно, благами программы развития в этих районах — дорожное строительство, электрификация, образование, здравоохранение, развитие сельского хозяйства и кустарных промыслов — пользуются прежде всего высокопоставленные сословия (семьи раджпутов и брахманов). Но и кольта, и экономически отсталым "списочным кастам" этого района, таким, как баджги и дом, тоже кое-что перепадает. Достались же, к примеру, буйволицы Шеру и Сарабджиту.
Работа даже тех немногих центров развития, что созданы властями в Джаунсаре и Техри-Гархвале, разъяснительная, просветительская и прочая деятельность в этих районах преданных своему делу активистов из приправительственных организаций, таких, как Неру Ювак Кендра, имеет очень большое значение. По меньшей мере, начался процесс эрозии экономического засилья раджпутов и брахманов. На конкретных примерах, рассказы о которых передаются из уст в уста, кольта убеждаются, что для них возможна иная жизнь. Пока еще она обходит многих из них стороной, но не всегда же так будет...
Пока начало
Один из центров развития расположен в деревне Найнбагх округа Техри-Гархвал. Дорога к Найнбагху уходит по северному склону горного выступа, на гребень которого забрались отели и виллы небольшого города Массури, одного из красивейших курортных центров Индии. Если с юга к Массури проложена "пакка роуд" - добротная шоссейная дорога, то к северу дорога отнюдь не "пакка". Грунтовая, неровная, узкая и изнуряюще извилистая. Порой колеса автомашины чуть не свисают с кромки дороги над захватывающими дух пропастями.
Поездка началась рано утром. Над Гималаями, которые здесь уже высоки, лежит плотная серо-голубая дымка. На склонах гор каждый безлесный уступ с наносным грунтом использован под террасные поля. Поля небольшие, темно-желтые: урожай собран. Там, где террас не соорудишь, а скот все же можно пасти, обширные участки склонов застланы пеленой дыма, будто на них свирепствуют пожары. Это специально выжигают высохшую за зиму траву, чтобы не глушила свежую, молодую.
Спустились к Джамне, а еще минут через пятнадцать добрались до деревни Найнбагх на пригорке у самой реки. Собственно, это не деревня, а созданный недавно небольшой центр развития, при котором живут лишь несколько семей служащих двух школ, отделения государственного банка, медпункта и кооператива и семьи обслуживающего их персонала…
Те, для кого этот центр создан, обитают в горных деревнях, которых от подножия не видно.
Сопровождавший меня окружной чиновник попросил шофера остановиться сначала у отделения банка. Что ж, в банк так в банк. Можно по крайней мере узнать, дает ли он займы кольта, сколько и на что.
Энергичный пенджабец, заведующий отделением банка, охотно разложил передо мной книги регистрации. На каждого получившего заем заведена отдельная страница. На ней фотография должника, краткие сведения о нем, график с отметками о выплате ссуды.
Листаю книгу, и заведующий останавливает меня на страницах с записями о клиентах из племени кольта. Такие, к примеру, записи.
Мани, крестьянин из деревни Джандвар. Взял две тысячи рупий на покупку буйволицы. Каждый месяц регулярно выплачивает по 80 рупий.
Биджрам, плотник из деревни Тикри. Получил 1400 рупий в апреле 1978 года на покупку инструментов. За первый год выплатил почти 500 рупий.
Баггу из деревни Маноги. Крестьянин, у которого земли всего акр. В июне 1978 года получил займ в тысячу рупий на покупку пары волов. Выплачивает очень плохо, мало и с большими перерывами.
Заведующий объясняет, что максимальный размер займа — 2500 рупий под четыре процента "интереса" в год. Если кто-то выплачивает плохо и проверка подтверждает, что на то есть серьезные, уважительные причины, банк обращается к руководству проекта развития с предложением списать долг. Долг списывают, а чиновники проекта переводят банку компенсацию за убытки — у них на это есть средства.
В Найнбагхе действуют две школы на 30 окружающих деревень. В начальной 40 учеников, из них 6 кольта. В средней 160 учеников, из них 24 кольта. У директора средней школы Б. К. Л. Шриваставы я спросил, какая часть учеников-кольта, по его прошлому опыту, дотянет до выпускного двенадцатого класса?
— Примерно половина,— ответил директор.— По сравнению со многими другими племенными районами это хорошо.
Ближайшая от Найнбагха горная деревня — разбросанные по склону хутора, выселки, одиночные хижины под общим названием Татор. Она недалеко, но подниматься нужно по крутым горным тропам. А в жару, когда даже вездесущие вороны голоса не подают и нет ни деревца, чтобы передохнуть в его тени, удовольствия в таком походе мало.
Зато есть время оглянуться по сторонам, сделать для себя какие-то маленькие открытия. В побуревшей траве вокруг скошенных полей пылали ярко-голубыми, белыми и желтыми красками васильки и ромашки, совсем как наши.
Подошли к первым домам деревни Татор. Первым был небольшой хуторок, где живет всего одна семья кольта. Глава семьи, мужчина лет пятидесяти по имени Батту (тот самый, что первым раскрыл мне смысл татуировки), усадил меня на большой камень во дворе своего дома. После моих настойчивых просьб сам сел рядом. Без тени робости подошла жена хозяина — Ратту. На ней традиционная одежда женщин кольта: поверх длинной, почти до земли, широкой юбки выпущена блузка с длинными рукавами. В носу между ноздрями тяжелая серебряная серьга из нескольких чеканных звеньев, свисающая почти до самого низа подбородка.
Батту рассказывает, как десять лет работал за двухразовую еду и один комплект поношенной одежды с хозяйского плеча в год на семью раджпута Гопала Сингха. Так он отрабатывал долг в 1200 рупий, взятый для свадьбы сына. К тому времени, как вышел закон о списании долгов бедняков и отмене бесплатного труда, Батту выплатил хозяину треть долга — сын помог. Недавно власти выделили ему один акр земли. На других Батту больше не работает, на своем участке дел хватает, урожаи хорошие. Семья его небольшая: он, жена и дочь.
Поднимаемся выше в горы, к другому хутору. В центре его почти замкнутым четырехугольником стоят вплотную друг к другу двухэтажные каменные дома трех семей раджпутов. По нижнему этажу вдоль всех строений вровень с фасадом идет терраса, а за ней в глубине дома хозяйственные помещения. Наверху жилые комнаты с красивыми фигурными окошками и резными ставнями, выходящими во внутренний двор. Наружная стена второго этажа со стороны двора расписана изящным разноцветным орнаментом. Все основательно, солидно. Детишки и подростки одеты по-городскому, хотя, честно говоря, ни по одежде, ни по женским украшениям, ни по обстановке внутри дома богачами таторских раджпутов назвать трудно.
Семьи кольта, несколько семей неприкасаемых-хариджанов и кузнецов живут за границей хозяйского блока. Раджпутов и нераджпутов в этом поселении по численности примерно поровну.
Удивило меня то, что ни один кольта из жилищ, построенных возле четырехугольника хозяйских строений, не работает на полях раджпутов.
— Наши деды и отцы,— говорили мне кольта в этих домах,— работали на раджпутов. Нам же нет расчета. У нас есть немного своей земли, а на стороне мы теперь можем больше заработать, чем у раджпутов. В горах строят много дорог. Если строительство государственное, оплата семь рупий за нормированный рабочий день. Частный подрядчик платит двенадцать рупий в день, но на него надо трудиться по десять-двенадцать часов в сутки без передыху.
— Конечно,— говорили мне,— не все кольта такие, как мы. Есть и в Таторе кольта, у которых нет ни клочка своей земли, они пристроились в чужих домах или живут в шалашах. Вот они и батрачат на раджпутов. Хотите их увидеть, поднимайтесь выше в горы. Силы, чтобы взобраться выше, еще были, но времени оставалось только на то, чтобы хоть немного порасспросить кольта об их житье-бытье.
Хозяин одного из домов, сорокалетний Течку, держится со спокойным достоинством. Он радушен и гостеприимен. Просит не садиться на сбитую из досок террасу под навесом, пока жена не расстелит рогожную циновку. Вид у Течку усталый. Он только что пришел со своего поля (полтора акра), где жал серпом созревшую пшеницу.
— Соберу урожаи,— говорит Течку,— и пойду работать на строительство дороги. Потом снова на свое поле. А там уже декабрь, праздник "маг" — целый месяц будем отдыхать и веселиться. Зарежем по такому случаю свинью...
Н. Ковалев / Фото автора
Журнал "Вокруг света" № 8, август 1981 г.